Марат Наильевич, мы знаем, что сейчас идет работа над Долгосрочным прогнозом развития экономики Российской Федерации. Расскажите, пожалуйста, об основном замысле этой работы, основных идеях и возможных сценариях развития.
Мы еще прогноз не сделали, мы еще над ним работаем, мы еще думаем. Там много проблем. Долгосрочный прогноз можно строить разными способами. Можно нарисовать картинку будущего и от нее идти к настоящему. Можно идти от настоящего в будущее. Лучше всего – делать и то, и другое. И все соединить. Поэтому, когда мы начинаем думать о том, как идти от настоящего в будущее, нам надо понять настоящее. А оно непонятное и запутанное во многих отношениях.
Вот самый простой пример. Опубликованы итоги года, где темпы роста ВВП оцениваются в 6,7%. В 2005 году было 6,4%. То есть ВВП вырос. Промышленность была в 2005 году 4,1%, в этом – 3,9%. Промышленность, вроде, замедлилась. Соответственно, по итогам второй половины 2006 года рост промышленности составил 6%, по итогам третьего квартала – 3,9%, в четвертом – 3%, в декабре был 1,9% . Казалось, что идет спад, а ВВП – вырос. Почему? Непонятно. Раньше соотношение темпов ВВП и промышленности было более-менее стабильно, а тут получается разрыв около 3 пунктов.
В результате у нас по поводу ретроспективы есть мысли разных типов. Одно направление мыслей состоит в том, что всё ухудшается. Цены на нефть остановились. Возможности наращивать первичные ресурсы – тоже ограничены. Мы не можем наращивать нефть по 8-10% в год. Металлы тоже находятся на пределе производственных возможностей или близко к ним… Это означает, что сырьевая часть экономики должна замедляться. Экспорт замедляется. И в этих условиях непонятно, почему общая динамика производства должна ускоряться или быть более-менее стабильной. Такое впечатление, что всё замедлится. Мощности изношены, инвестиций недостаточно. Это с одной стороны.
С другой стороны – возьмем, например, внутренний конечный спрос. Потребление домашних хозяйств, накопление капитала – эти показатели растут. Их динамика приближается к 12% годовых. С 8% три года назад до 12% сейчас. А ВВП снизился с 7,3 до 6,7-6,5%. То есть с точки зрения конечного спроса имеется много накопленных доходов, в том числе и от нефти. И эти доходы питают конечный спрос. И он ускоряется. Но при этом производство если не замедляется, то очень медленно растет. Разрыв между ростом конечного спроса и замедлением производства покрывается – импортом.
Получается, что спрос растет быстрее, производство не успевает, мы покрываем все это импортом. Фактически, импорт – это фактор, снижающий нашу экономическую динамику. А импорт зависит от того, как укрепляется рубль, как растут доходы населения в валюте. Они растут, 8-10% в год. Один из выводов состоит в том, что мы перешли некий разумный предел… И если это верно, то либо нужно защищать внутренний рынок, либо сдерживать реальный курс рубля.
Проблема прогноза – это проблема рациональных построений. Если идти по пути генетического прогноза – от настоящего к будущему, то надо попытаться понять, куда ведет траектория. Если она идет сильно вниз – что надо сделать, чтобы она пошла вверх? А если она идет вверх, то чем ее надо подкрепить. И тут, поскольку есть механизмы, связанные с внешней торговлей, которые тянут вниз, надо что-то делать, чтобы сдержать импорт.
Это одно направление рассуждений, которые отталкиваются от настоящего, и они не завершены. Нет окончательной точки зрения по этому поводу. В.В.Ивантер говорит: «А все-таки в чем-то был смысл рыночных реформ. Образовались соответствующие институты, привычки, у людей возник опыт. Рынок заработал и силы рынка тащут экономику вверх». Хотя что-то тащит и вниз – старые фонды, качество продукции. Но при этом действительно все время происходят перестроения, возникают новые сегменты в производстве. Промышленность то ускоряется, то замедляется. Я выше говорил, что промышленность была 6, потом 3,9, потом 3, в декабре была 1,9, а в январе уже 8,4%. Произошел скачок. Такое ощущение, что экономика работает, как пружина – сжимается, а потом распрямляется. Рынок – это большая структура. Там много всего. Это всё работает. Пока что экономика умудряется, несмотря на то, что импорт очень сильно растет (процентов 30, наверное), сохранять приличные темпы. Тут равновесие есть, но оно очень неустойчивое. Возможно, равновесие такое и должно быть – неустойчивое, просто мы к этому еще не привыкли. Поэтому тут мы точку не поставили. Основное идея здесь состоит в том, что надо что-то делать с внутренним рынком. Мы до сих пор не проводили протекционистской политики. У нас не было этой политики. Потому что после дефолта образовался огромный разрыв внутренних и внешних цен, курс рубля обвалился. А сейчас у нас уже курс рубля превысил существенно значения 97-го года. И сейчас этот барьер уже не спасает. Потом мы вступаем в ВТО. Надо и рынок спасать, и в ВТО вступать, и надо вступить так в ВТО, так воспользоваться этим вступлением, чтобы это позволило нам защитить рынок, а не наоборот.
Есть способы, которые позволят нам рынок защищать. Что-то удается сделать и в части машиностроения, и в части автомобилестроения. Например, мы были бедные и масса людей, особенно молодежи, покупали подержанные автомобили. А сейчас у людей нет уже такого желания покупать старые автомобили. В этих условиях имеет смысл полностью закрыть внутренний рынок для продукции secons hand, в том числе и для подержанных автомобилей.
Мы рассуждали о настоящем. Пытались рисовать картинки и смотреть, что получается. Есть тенденции и вниз, и вверх, и известны направления, где надо поддерживать эти тенденции вверх. А если посмотреть с точки зрения будущего?
Что касается долгосрочного прогноза, то можно всякие траектории рисовать. И смотреть, что там может происходить, какие изменения. Допустим, мы знаем, что последние 3-4 года бурно развивался рынок потребительских кредитов. На самом деле он уже проходит точку перегиба, дальше уже некуда, его рост уже начинает замедляется. Объемы потребительских кредитов не могут удваиваться кажый год. Ясно, что банки дают кредит таким образом, чтобы не меньше половины дохода оставалось. Кроме того, не все пользуются кредитами. Поэтому мы приходим к некоторому насыщению. Быстрый рост потребления в последние годы отчасти был связан с кредитованием. Этот фактор роста тащил вверх конечный спрос. И теперь он – замедляется.
Но, с другой стороны, появился новый фактор. Который по своей мощности может быть не меньше, а больше. Это строительная ипотека. Она еще развивается медленно, не стала массовым явлением. Но инфляция снижается, и если она будет снижаться хотя бы по пункту в год, то года через 3-4 ипотека может разрастись. И не случайно вводы жилья в прошлом году уже существенно повысилось.
Рынок потребительского кредитования снижается, но будет расти рынок, связанный с жилищным строительством. В этом смысле по-прежнему сохраняется возможность достаточно быстрого роста конечного спроса. Это обнадеживает. По крайней мере, с точки зрения побудительных мотивов, интересов населения, желаний, возможностей и отсутствия ограничений (у нас же ограничения отсутствуют в жилищном строительстве) ВВП еще лет 5 мог бы расти темпом на уровне до 7%. Это несмотря на то, что экспорт снижается. Но с этим тоже некоторые проблемы. Статистического характера. За прошлый год опубликовано – рост экспорта 7%. А у нас большая часть экспорта – это нефть, газ и металлы. Если собрать всю нефть, газ, которые мы знаем, умеем считать, по которым есть числа, получится, что экспорт вырос максимум на 3%. Больше не набирается. Откуда взялось 7? Если 7 – цифра правильная, если её не придумали, то это означает, что у нас появился еще резко растущий сегмент экспорта. Может, это услуги. Может, обрабатывающая промышленность. Это сигнал позитивный. Есть опросы предприятий, которые говорят о том, что предприятия меньше волнует импорт и проблемы конкуренции. Возможно, это связано с тем, что рынки поделились.
Есть такое направление исследований – внутриотраслевая вшнешняя торговля. Имеется в виду торговля товарами одной и той же отрасли, но между странами.
Еще в 60-70-х годах прошлого века были соображения о том, что основная конкуренция будет между отраслями. А на самом деле все идет другим путем. Идет узкая внутриотраслевая специализация, поиск своих мелких ниш, преимуществ, способностей. Это развивается, и дает себя знать, и, может быть, из-за этого возник удивительный феномен 7-%-го роста экспорта. Это оптимистический сигнал.
Но мы по-прежнему говорим о том, что происходит сейчас, о тех тенденциях, что складываются сейчас. Есть направления, которые внушают оптимизм, есть проблемные. Которые по-разному могут развиваться.
И все же важная проблема – это прогноз из будущего. То есть мы пытаемся, имея в виду настоящее, смотреть в 2020-2025-е годы. Это достаточно далеко. Минимум 15 лет. А энергетики смотрят вперед более чем на 25 лет, прогнозируя строительство электростанций, освоение новых месторождений нефти и газа, прогнозируя масштабы энерго- и электропотребления.
А какие здесь есть проблемы, какого они рода?
Проблемы разные. Поскольку мы делаем долгосрочный прогноз. Я скажу о прогнозировании технологий и о некоторых связанных с этим проблемах.
Например, неожиданно выяснилось, что в стране не хватает электроэнергии. Как у наших коммунальных служб всегда оказывается неожиданностью холод и снег, так и здесь. Давно было известно, что мощности будут исчерпаны, и мы в эти ограничения упремся. И уперлись. И стали лихорадочно думать, что нехорошо, что мы уперлись, надо бы готовиться заранее, чтобы в будущем этого не было. Поэтому мы будем делать прогноз и разрабатывать стратегию энергетики.
И государство, и РАО ЕЭС, и Чубайс – все хотят, чтобы больше безобразий не было. Чтобы строить станции и вводить их вовремя. Ясно, что спрос зависит от экономики. Допустим, я говорю, что экономика будет расти 6-7%. Но под эти темпы роста можно получить самые разные объемы производства электроэнергии. От чего это зависит? Зависит от того, какие гипотезы и возможности снижения энергоемкости в экономике. А про это никто толком не знает.
То есть я сейчас говорю о жесткости прогнозных построений . Прогнозные построения должны быть более жесткими, более обоснованными. Нет внятной позиции по поводу того, как будет изменяться энергоемкость, тем более в различных секторах экономики. Как будет изменяться удельный расход угля на киловатт/час – снизится на 5% или на 25%? Это две большие разницы. Или как снизится удельный расход газа. Там все жестко завязано. Угольная станция работает на угле, который именно из этого карьера, а не из другого и т.д. Там масса проблем. И эти проблемы, вообще говоря, должны решать не мы. Эти проблемы нужно решать коллективно, с использованием специальных, отраслевых знаний. Например, так, как мы делали Комплексную программу научно-техническогор прогресса СССР – участвовало много организаций, десяток институтов. И специалисты. Они знают специфику потребления топлива и энергии и в электроэнергетике, и в черной металлургии, и в цветной. Мы же, макроэкономисты, работаем с агрегатами. Ведь всякая энергоемкость – для агрегатов, по отрасли. И все это предсказать до копеечки, безусловно, нельзя. Но понять, что в принципе невозможно – 10%-е ежегодное снижение энергоемкости, например – важно. Проблема в том, чтобы для каждой отрасли, подотрасли, для вида деятельности тщательно проанализировать существующие возможности, нарождающиеся возможности, существующие на Западе, и которые могут быть созданы в течение следующих 20-30 лет.
Это должны делать специалисты. Академия наук, отраслевыеинституты должны тщательно работать для согласования позиций. И мы должны потихонечку отсекать, сужать предположения – «это невозможно, это невозможно, и здесь невозможно». Проблема в том, что сам долгосрочный прогноз, вообще говоря, нужно делать очень большими силами и очень долго. За год трудно сделать прогноз.
Факт состоит в том, что по большому счету, хороший долгосрочный прогноз сделать пока невозможно. Нужны очень серьезные совместные усилия специалистов, обсуждения. Как выяснить, каковы пределы снижения энергоемкости при производстве продукции неорганической химии? Для этого нужно сопоставить разные точки зрения, и разные оценки. Знания извлекаются путем обсуждений, взвешиваний, дискуссий. Сообщества, которые этим занимаются, должны договориться и выработать концепцию. Что можно сделать при таких-то условиях. Все эти «если» и «тогда» должны быть оговорены, взвешены, обдуманы. И потом одно дело – микротехнологии, подотрасли, продукты, другое – собрать это на уровне экономики в целом.
То есть это большая работа. А обычно дают задание – срочно, к концу года, а лучше к концу месяца сделать прогноз.
Мы что-то пытаемся про это думать, мы это понимаем. Поэтому мы и пытаемся придумать специальный жанр, язык, специальный подход, чтобы сделать макроописание технологии отраслей. Не подробно каждый станок. Нужно сделать не просто словесное, но и численное описание. Чтобы это было с параметрами, с объяснениями. Вот про это пытаемся думать, даже делать по части энергетики. Что-то удалось. Но все равно, просто объективно, вся эта работа требует гораздо больше усилий и времени, чем то, что мы сейчас можем предложить. У нас нет таких возможностей.
Есть еще приемы заимствования. Например, мы знаем, что живем в 2007 году. И США тоже живут в 2007 году. Но мы в нашем 2007 году живем на самом деле в 1960 году Штатов. В какой-то отрасли. Наше технологическое развитие отстает. Мы можем посмотреть, как развивалась экономика у американцев. Например, энергоемкость в разных отраслях. И попытаться понять, как и почему шли те или иные процессы. И если мы приблизительно на этом этапе их развития находимся, а у них в то время такие-то пропорции были, то у нас должны быть приблизительно такие же соотношения.
Если вернуться к образу будущего и к тому, что может быть через 25 лет… Лет 15 назад мы не предполагали, что появятся мобильные телефоны, CD-проигрыватели и многое другое. Но есть, тем не менее, макровещи. У нас огранченная планета, есть ограниченные запасы полезных ископаемых. Есть все еще растущее население земли. Есть новые растущие экономики – Китай, Индия, Бразилия. С огромным населением, где много ресурсов. И все это на маленькой планете…
Проблема в том, что ресурсы – кончаются. По разным расчетам, в разные сроки, но это так.
Возникает масса структурных проблем. Раз такие ограничения. Ну, угля еще много, вроде. Будем уголь сжигать. Но сжигать мы его не умеем, уголь низкого качества и т.д. А можно не сжигать, а перерабатывать. Много структурно-технологических проблем, это тоже требует некоторого расчета, обоснования, это тоже делает прогноз более жестким.
Так вот, если говорить про образ будущего. С одной стороны, ресурсы исчерпываются, и есть проблема их замещения, но есть ресурсы, которые не исчерпываются. Допустим, пространство. Пространство – это ресурс. У нас страна большая, наши площади – это некоторое богатство. Оно плохо учитывается пока, но со временем будет, я думаю, учитываться всё больше. Пространство порождает воду, экологию. И место жительства. Мы можем жить в Москве и иметь дачу в Муханках. А можем две дачи построить – у нас места много.
То есть наше пространство задает направления нашей жизни. В разные периоды времени меняется система ценностей. Система ценностей – категория не просто моральная или эстетическая, это категория экономическая. Она порождает другие оценки. ВВП в том числе, оценки доходов. Оценки разных ресурсов. Может по-другому стоить воздух, например.
Это вопросы немножко смешные. Но на самом деле они могут влиять на экономику. Тот факт, что мы – страна большая, что у нас есть пространства, леса, вода, земли – всё это дает нам какие-то возможности рисовать всякие сценарии будущего – благоприятные и амбициозные. Но при этом нужно понимать, что есть плотность экономического пространства, и надо укреплять экономически. Отчасти это пытаются делать, есть программа Дальнего Востока, включающая инфраструктурные и транспортные проекты.
Поэтому в рассужениях про образ будущего мы пытаемся идти от того, как устроено настоящее. Наша страна большая , она ресурсно-богатая, слабозаселенная, и эти все параметры отчасти могут подсказывать варианты формирования жизни. Они не бесконечны, у нас конечный набор возможностей, его необходимо пытаться понять. А потом обратиться назад и выстроить какой-то мостик. Из настоящего в будущее.
Я еще раз говорю, что это дело непростое. А нам же не просто надо написать красиво и образы нарисовать – надо же еще сосчитать как-то. Есть проблемы счета, есть проблемы моделирования. Есть проблема информации. Статистические ряды сломались. Сначала СССР исчез как субъект, а теперь статистика сломалась, по-другому считают. Штуки автомобилей и тонны стали можно посчитать, а оценки вида деятельности – сложно.
И тут есть проблема измерения и оценки итоговых последствий роста. В чем она состоит? Вот, допустим, экономический спад. С 90-го года по 92-й. 40% или 50? Или 45? Это зависит от того, как считать. Если считать в ценах 90-го года, то падение больше. Потому что оценка энергии и топлива там была меньше, и упали они меньше. А если в ценах 2000 года, то больше. Основная чать – сырьевые ресурсы, а у них спад был меньше. Это одна сторона. Она состоит в проблеме счета.
Но есть вопрос более существенный – это проблема качества роста. Она состоит в том, что можно расти более высокими темпами, иметь разный набор продуктов, а при этом итоговый результат будет меньше. Как это было в Советском Союзе. Мы догоняли и перегоняли Америку, но производили все больше продукции все меньшего качества. И в результате – когда построили АвтоВАЗ, мы производили «жигули», которые «фиат». Наши «жигули» равнялись их «фиату». Прошло 25 лет. Раньше мы могли 1 «жигуль» обменять на 1 «фиат». А теперь нам нужно 3 «жигуля», чтобы обменять на тот же 1 «фиат». Мы произвели больше автомобилей, но качество относительное ухудшилось. И пропорции обмена ухудшились. Поэтому в каком-то смысле, с точки зрения статистических измерений, мы пошли быстрее, но с учетом качества, медленнее.
Поэтому говорить про прогноз, темпы роста и будущую динамику не совсем корректно. Мы можем расти быстрее, чем весь мир, и отстать от всего мира. А можем расти медленнее и перегнать его. Это проблема того, какими будут качественные приращения в экономике. А качественные приращения в экономике – это, скорее всего, качество продукции. Это качество торговли, обслуживания, покупки, там много всяких рыночных компонентов, которые отсутствовали в советское время.
Мы конкурируем с мировой экономикой. У нас по разным параметрам был большой разрыв. Мы начали двигаться по рыночным направлениям – сервис, маркетинг, еще что-то. Это дает приращение к качеству продукта. Сама исходная продукция не сильно улучшилась, но вся совокупность сильно приросла. И парадокс состоит в том, что по тем оценкам, которые я делаю (есть некая методика оценки качества роста), получается, что за тот период, когда упала наша экономика, у нас качественная компонента роста была выше, чем в штатах. А почему? Инвестиций не было, они упали сильно, но мы в этот период спада выбраковывали наименее эффективные производства. А оставшиеся были относительно высокого качества.
В конечном итоге главное – это качество продукции. Качество технологий. В будущем мы уже не обойдемся без обновления капитала и в этом смысле, я думаю, серьезный, конструктивный, прорывной вариант развития связан с инвестиционным сценарием. Экономика почувствовала, что она больше не будет расти без обновления капитала, развертывания инвестиций, и это движение пошло. Все зависит от того, удастся ли нам его поддержать.
Численных прогнозов я пока не стал бы давать. У нас есть материалы, мы считаем, но пока результаты еще сырые, и мы этот счет пока не интегрировали. Институт начал работать, много людей пишут, считают, все это нужно еще собрать, переплавить и получить общий результат. Так что процесс не завершен, но уже в ближайшее время возможно ожидать первых сводных количественных оценок.
Беседовала Мария Говтвань
