– Виктор Викторович, хотелось бы затронуть вопрос о стратегических приоритетах современного развития отечественного хозяйства. В их числе Вы особо выделяете трудосбережение, хотя оно пока не фигурирует среди намеченных приоритетов модернизации. Чем обоснована Ваша позиция, предполагает ли она необходимость коррекции в расстановке нынешних приоритетов?
– Прежде всего о том, исходя из какого критерия и как выбираются приоритеты. Если тот или иной из них относится к экономии ресурсов, то в качестве приоритетного выбирается, как правило, наиболее дефицитный для общества ресурс. Данный критерий придуман не мной. Он обоснован фундаментальными исследованиями в этом направлении, а также накопленным историческим опытом. Кроме того, такой подход логичен уже сам по себе: раз некий ресурс является дефицитным, то общество, естественно, стремится обеспечить приоритетное его сбережение и экономию. Конечно, это не значит, что самые дефицитные ресурсы всегда приоритетны. Так, в нынешних условиях одним из остродефицитных ресурсов в мире является продовольствие. Тем не менее группа развитых стран гораздо больше обеспокоена эффективностью в области энергосбережения. С чем это связано? Дело в том, что данные страны, которые относятся к «миру сильных», расходуют наибольшее количество топливно-энергетических ресурсов и энергии, а проблему продовольственного обеспечения для себя практически сняли.
Реализация политики приоритетной экономии стратегического ресурса многократно проявляется в мировой истории, включая новейшую. Один из ярких примеров – политика тех же развитых стран после «нефтяного шока» 1973 г., когда произошло резкое повышение цен на топливно-энергетические ресурсы и энергия стала дефицитна. Нелишне заметить, что тогдашний дефицит возник и приобрел огромные масштабы не только вследствие повышения цен. Расходы ведущих стран на энергообеспечение увеличились, потому что базовые индустриальные производства оказались энергоемкими по своей технологической оснащенности. Последнее обстоятельство, а именно фактор технологического уровня промышленности, имел, да и сейчас имеет, решающее значение. Правильный анализ причин дефицитности ресурса – ключевое условие для выработки верной стратегии приоритетного ресурсосбережения.
Действительно, с представленной точки зрения есть два основных способа экономии ресурсов: во-первых – повышение технологического строения добывающей и обрабатывающей промышленности, т. е. массовое ее перевооружение такими технологиями, которые приводят к тому, что используется меньшее количество дефицитного ресурса; во-вторых – рациональное изменение структуры экономики, когда ресурсоемкое производство либо ограничивается, либо даже сворачивается в данной конкретной стране, либо переводится за границу. Короче говоря, два наиболее типичных метода на практике – либо прямая эко номия, обусловленная технологической модернизацией, либо косвенная, связанная с тем или иным изменением структуры промышленного производства.
Для России проблема выбора приоритетов в области сбережения ресурсов не просто существует, а принципиально значима. Дело в том, и здесь сходятся мнения многих ученых и аналитиков, что наиболее дефицитным ресурсом в России является сегодня труд. Впрочем, и на перспективу тоже.
Внешне дефицитность наших трудовых ресурсов не всегда очевидна. Малосведущие могут даже недоумевать: как же так, если в стране безработица? Конечно, безработица существует, и немалая. Но мы знаем, прежде всего, что она преимущественно структурная: по регионам, по квалификации и специальностям, по отраслевым и половозрастным группам. В безработице как сложном явлении присутствует не только количественный, но также качественный и структурный компонент.
Когда мы фиксируем дефицит трудовых ресурсов, это не значит, что у нас везде и всегда их нехватка. В нашей большой стране есть ряд трудоизбыточных регионов, что представляет особую, общегосударственную проблему. Северный Кавказ – трудоизбыточный регион, для которого критически важна проблема использования трудовых ресурсов, проблема рабочих мест и обеспечения занятости. В то же время плотность населения и трудовых ресурсов от Урала до Приморья крайне недостаточна, в чем состоит не менее важная общегосударственная проблема.
Россия является сейчас, да и в перспективе будет оставаться трудонедостаточной. Такое положение обусловлено историческими процессами, в том числе демографическим провалом 1990-х гг. Нас до сих пор преследует длинное эхо демографических срывов, начиная с послевоенных лет.
Кроме того, нехватка трудовых ресурсов в действительности на порядок серьезнее, если принимать во внимание не просто количественное, а еще качественное и структурное измерение. Чтобы представить проблему с точки зрения качественного подхода, достаточно заметить, что страна уже теперь испытывает явный дефицит специалистов в области высоких технологий производства, т. е. дефицит специалистов, способных работать в реальном секторе эко-номики, в обрабатывающей индустрии, от которой зависит глубина переработки добываемых природных ресурсов. С другой стороны, негативным фактором служит высокая трудоемкость многих базовых производственных процессов, включая машиностроение, топливно-энергетический комплекс, электроэнергетику, сельское хозяйство, транспорт и связь. Таким образом, нехватка качественных специалистов и квалифицированных работников усугубляется перерасходом трудовых ресурсов из-за технологического устаревания большинства секторов и отраслей нашего народного хозяйства.
– Чем объяснима создавшаяся ситуация?
– Не думаю, что ошибками нынешнего правительства. В Советском Союзе экономика была большой и неэффективной. Затем последовали известные реформы и экономика стала меньшей, но по-прежнему неэффективной. Индустриальный ее базис сжался, в связи с чем на его обслуживание уже не требовалось такого большого количества специалистов в области техники, технологии, промышленного проектирования и т. д. Многие оказались вытолкнутыми из общественного производства, из-за чего возникли экономические проблемы, социальные, политические и т. д. Это был объективный процесс.
Параллельно изменилась система подготовки кадров, их структура. Действительно, при советской власти вузы выпускали избыточное количество инженеров. Более того, как тогда считалось, занятыми управлением, или менеджментом, должны быть люди, которые окончили технические вузы, т. е. по образованию они являлись технологами, конструкторами, инженерами, проектировщиками. Уже в то время правомерно ставился вопрос об изменении структуры обучения и профессиональной подготовки кадров. Однако в итоге преобладающей стала иная крайность. Центр тяжести сдвинулся в другую сторону. Если прежде мы имели переизбыток инженерного состава при явном недостатке профессиональных экономических и юридических кадров, то сейчас уже последние в избытке. Хотя это ни в коем случае не означает, что нам не нужны, скажем, квалифицированные экономисты.
Вследствие названной структурной диспропорции заметен массовый переизбыток специалистов, притом с высшим образованием. Понятно, что развивается банковская система, расширяется денежная экономика. Для нее требуется большое количество людей, обслуживающих денежные потоки. Но далеко не везде там нужны специалисты с высшим и глубоким экономическим образованием. Многие функции должны выполнять люди, подготовленные в технику-мах – финансовых и экономических. Это очень важная категория работников. К ним ни в коем случае нельзя относиться как к специалистам второго сорта. Они являются профессионалами своего уровня, у них на самом деле очень тяжелая и социально значимая работа. Но когда на их места принимают людей с избыточным образованием, дипломированных, у последних нередко появляется комплекс неполноценности, они не чувствуют должной отдачи и начинают не так хорошо работать.
На мой взгляд, и говорил о том уже не раз, Россия «обречена» на экономический рост. Это будет рост в первую очередь реального сектора, индустриального. Предположение, будто можно стать как США и жить за счет обслуживания колоссальных финансовых потоков, нереалистично. Следует исходить из реалий и прагматичных возможностей. Россия богато одарена полезными ресурсами, они могут и должны быть использованы для развития. Необходимо не только добывать их, но максимально и эффективно перерабатывать, с использованием высоких технологий и высокотехнологичных производств. При таком способе развития экономический рост действительно будет фундаментальным и устойчивым.
Естественно, понадобятся соответствующие специалисты, которые подготовлены и обладают должной квалификацией, чтобы обеспечить как формирование, так и работу высокотехнологичных секторов народного хозяйства. В минувшие десятилетия многое разрушено, но заниматься восстановлением и созданием технологически нового экономического фундамента должны первоклассные специалисты. Причем надо понимать, что избытка квалифицированных кадров в ситуации по-прежнему длящейся депопуляции все-таки не будет, хотя со временем, конечно, система их профессионального образования и подготовки будет налажена.
Поэтому без трудосбережения, и масштабного, России не обойтись. Сейчас нужно сделать все, чтобы организовать процесс широкой экономии труда и трудовых ресурсов, причем на основе главным образом новой, высокотехнологичной индустрии. Акцент на трудовом приоритете вовсе не значит, что не нужно экономить энергию. Надо тушить за собой свет, не отапливать улицы, т. е. рачительно использовать тепло и электроэнергию в быту и на производстве. В нашей стране расположены регионы, где затраты энергии значительны, а транспортировать туда энергоресурсы достаточно сложно, например – Камчатка. Обширно также арктическое пространство, промышленное освоение которого порождает ряд непростых проблем, включая проблему энергообеспечения. Необходимо устранять энергетические диспропорции дальневосточных регионов. В последние годы многое упущено в электроэнергетике, здесь тоже накопились проблемы развития, требующие для своего решения высокотехно¬логичную модернизацию. В общем, нельзя сказать, что не следует заниматься энергией и энергообеспечением.
Но когда речь идет об определении приоритетного направления, то учету подлежат более строгие критерии. Откуда вообще возникла идея, что приоритетом для нас является энергосбережение? По сути, она позаимствована у ЕС и США. Конечно, заимствовать порой надо, но не надо обезьянничества. А здесь, похоже, больше собезьянничали. Для стран ЕС энергосбережение действитель¬но является принципиальным. У них неплохое положение с трудом и произво-дительностью. И в то же время – чувствительная проблема с энергообеспече-нием, поскольку топливно-энергетические ресурсы им приходится импортировать, что общеизвестно. Соединенные Штаты, которые сами вполне обеспечены источниками энергии, тоже являются нефтяным импортером. Теперь приведу пример, понятный экономистам. Предположим, ЕС или США вложили инвестиции и сэкономили баррель нефти. По текущим ценам их экономия в расчете на баррель составляет больше 90 долл. Между тем наши затраты на добычу и внутреннюю транспортировку барреля нефти составляют около 15 долл. Значит, при одинаковых капитальных вложениях экономия у нас – это 15 долл., тогда как у них – 90, или в 6 раз больше. Соответственно, для ЕС и США многократно выше сама эффективность инвестиций в энергосбережение. Допустим даже, что нам удастся сэкономить часть топливно-энергетических ресурсов и сможем больше экспортировать на Запад. Но зачем, чтобы сбить цены? Разве в том наша стратегическая цель? Еще раз подчеркну: это не означает, что нужно разбазаривать энергию или расточительно использовать ее.
Мы говорим о выборе целевого приоритета, значимого для развития России. В данном отношении, безусловно, каждый рубль, вложенный в обеспечение экономии труда, принесет больше, чем рубль, вложенный в экономию энергии. Почему же не инвестируем в трудосбережение? Можно назвать ряд причин. И в числе первых – тот факт, что у нас в прямом смысле очень дешевая рабочая сила. Это принципиально. Если в народном хозяйстве занята дешевая рабочая сила, значит ее невыгодно вытеснять. Поэтому ситуация складывается парадоксально: в стране много природных ресурсов, но они качественно не используются; в то же время мало трудовых ресурсов, но и они используются нерационально – когда мало платят, работники немотивированны и трудятся без интереса.
– Затронутый вопрос и впрямь принципиален, поскольку имеет непосредственное отношение как к производительности труда, так и порогу окупаемости капитальных вложений.
– Часто можно слышать высказывание, что дешевая рабочая сила составляет конкурентное преимущество России. Так говорят те, кто не понимает ни того, какие издержки и потери несет экономика из-за этого, ни специфики нашей страны. В принципе, дешевая рабочая сила – это люди, которые интенсивно и эффективно работают за маленькую заработную плату, на грани прожиточной. Скажем, так обстоит дело в Бангладеш, в значительной мере так было в Китае, хотя сейчас там дело обстоит уже не совсем так. Но в России – это вообще не так. В нашей стране хватает людей, которые готовы мало получать, но только они и делать будут мало. Что-то не видно, чтобы за оплату на уровне прожиточного минимума кто-то интенсивно работал. В России, такова наша специфика, нет и не будет людей, которые работали бы эффективно и интенсивно за такой минимум.
Но главное в том, что низкая заработная плата сопряжена с низкой производительностью труда. В 1920-е гг. еще Г. Форд понял и на практике подтвердил, что основное условие высокой производительности труда – это высокая заработная плата. Не наоборот, не от производительности труда высокая заработная плата, а от мотивации: хотите заработать – трудитесь, поднимайте производительность. В своей компании он с успехом осуществил такой подход, поддерживая заинтересованность через покупательную способность работников, хотя в большинстве своем они были поначалу необразованными, с низкой квалификацией. С тех пор такая практика стала признанной и общепринятой в развитых странах. Там сложилась и действует система почасового регулирования оплаты труда и производительности.
Можем ли быстро, с сегодня на завтра, изменить ситуацию и провести аналогичный подход? Нет, не можем. В силу, самое меньшее, двух причин. Первая заключается в том, что нельзя всем фронтально поднять заработную плату. Повышение экономически рационально в тех секторах, где есть производительные рабочие места и потребность в приложении качественного труда. Вторая причина связана с организацией производства. Если оно имеет дело с высоко-оплачиваемой рабочей силой, то должно быть очень качественно организовано, что предполагает менеджмент высокого качества: иначе оно просто обанкротится. Оба фактора взаимосвязаны. Тем не менее начинать движение к модели высокой заработной платы и производительности труда просто необходимо. Тогда, с одной стороны, развернется отбор рабочей силы, поскольку не каждый сумеет попасть на качественное рабочее место, а с другой -не каждый предприниматель выдержит требования передовой организации производства. Нам ведь нужны не просто собственники, а эффективные собственники. Следовательно, начнется сепарация предпринимателей и появится способ экономически убрать неэффективного собственника, неэффективного организатора.
При этом ряд предприятий может оказаться в своеобразном вакууме: поначалу им не с кем будет работать, поскольку не сразу появится пригодная по квалификации и специальности масса людей, которые соответствуют требованиям высокотехнологичного производства. Поэтому нужна специальная государственная программа. Но государству предстоит действовать не вместо бизнеса, который должен вести свое дело, обеспечивать качественные условия труда, высокую заработную плату и т. д. На государство выпадает функция преодоления, так сказать, провалов бизнеса; здесь власть должна взять на себя определенную ответственность и приложить усилия для того, чтобы привести систему в порядок.
По-другому нельзя. В противном случае просто не выдержим конкурентных условий в мировом хозяйстве, куда сами ввязались, когда перешли к открытой для внешних рынков экономике.
Таким образом, дело не в том, чтобы заменить один лозунг другим – это вообще никому не нужно. Речь идет о том, чтобы под этот новый приоритет была перестроена политика. Дело должно начинаться с политики власти: если власть станет проводить политику трудосбережения, то можно с уверенностью сказать, что даже наш упрямый бизнес пойдет по этому пути. Потому что квалифицированная рабочая сила и высокая производительность труда выгодны. Не случайно и ЕС, и США охотно импортируют подготовленную и качественную рабочую силу, ежегодно утверждают целевые квоты для соответствующих категорий работников.
В связи со сказанным нельзя закрывать глаза на один серьезный вопрос, приобретающий социальное звучание. В настоящее время у нас существует значительная часть недостаточно квалифицированных работ, особенно в крупных мегаполисах. Соответствующие рабочие места занимаются импортируемой рабочей силой (гастарбайтеры). Но вместе с импортом рабочей силы низкой квалификации импортируются весьма непростые проблемы.
Можно ли и надо ли что-то делать, чтобы снять остроту вопроса? Полагаю, что можно. В первую очередь целесообразно предпринять массированные инвестиции в механизацию этих рабочих процессов, например уборки улиц, территорий и т. д. Тем самым получим не только экономию труда. Механизация и автоматизация создают новый тип работника: одно дело – оператор автоматизированной машины по уборке, и другое – уборщик или уборщица. Социальный статус труда тоже существенно влияет на человека, его образование, культуру и отношение к обществу. Конечно, все виды работ на автоматизированные технологии не перевести, какая-то их часть все равно останется малопривлекательной. Но тогда нужно понимать, что нельзя привлекать дешевую рабочую силу. Дешевая – она безответственная, фактически маргинальная. Поэтому важно минимизировать приток малоквалифицированной рабочей силы. А те люди, которые приезжают и включаются в работу, должны иметь достойную оплату труда и стандартные для цивилизованного государства условия жизни. Тогда только они станут дорожить обществом и вопрос будет решаться.
Кто работает, тот должен получать нормальную заработную плату, соответствующую социально принятым стандартам, и жить по-человечески, цивилизованно. Асоциальные условия для иммигрантов надо воспринимать как унизительные не столько для них, сколько для нас. Если удастся сделать условия труда и жизни иммигрантов достойными цивилизованного общества, то безусловно выиграем во всех отношениях.
Не исключаю, что через какое-то время, после решения проблемы трудосбережения, дефицит квалифицированного труда ослабнет и на первый план выйдет дефицит энергии, устранение которого может стать одним из приоритетов. Но сегодня приоритетом является именно труд и экономия труда. Причем это приоритет не только чисто экономический, а еще социально-политический. Прежде всего, необходимо добиться, чтобы не было бедных среди работающих. Не должно быть – таков принцип. Если человек работает, то он не должен быть бедным. Конечно, хотелось бы, чтобы пенсионеры получали больше, но здесь не все пока получается. Однако бедность среди работающих следует ликвидировать. Это одна из тех задач, решение которых необходимо, чтобы получить действительно масштабный экономический рост.
Хотел бы упомянуть еще одно обстоятельство. Наш институт работает над новой серией макроэкономического прогноза. Окончательных вариантов пока нет, они будут готовы в конце первого квартала 2011 г. Тем не менее уже ясно, что если остановимся на темпах роста 2,5-3,5%, которые в общем-то выше, чем в ЕС, едва ли не в 1,5 раза, то в этом случае не удержим тот уровень жизни, на который вышли до кризиса. По крайней мере, такой вывод вытекает из результатов, полученных с учетом ряда неблагоприятных факторов: состояния основных производственных фондов, износа жилья, энергетической и транспортной инфраструктуры и т. д. По сути, реальность не оставляет нам особого выбора. Поэтому мы вынуждены добиваться высоких темпов роста. К тому же и база у нас другая, она еще довольно низкая. Для большой экономики удовлетворительны и 3% ежегодного роста, но нам сейчас надо иметь темпы, близкие к 6-8%. Обеспечить их нужно вместе со всеми структурными переменами, которые гарантируют движение вперед. Темпы в диапазоне 2-3% не позволят удержать¬ся даже на том довольно скромном уровне, которого удалось достичь. Таковы оценки по предварительным расчетам.
– Виктор Викторович, в ранее опубликованной Вашей статье в нашем журнале убедительно показана необходимость повышения нормы накоп¬ления. Министерством экономического развития РФ подготовлены прогнозные сценарии на 2011-2013 гг. Предусмотрены ли в них сдвиги по норме накопления?
– Пока нет. Но нужно понимать, что прогнозы Министерства экономического развития РФ – это документы, на основе которых разрабатывается государственный бюджет. Отсюда стремление свести к минимуму ошибки, проработка главным образом в консервативном ключе. Кроме того, названный про¬гноз в сущности посткризисный, поэтому числа в нем довольно скромные и там действительно нет крупного маневра в сторону увеличения нормы накоп¬ления. Между тем приоритетность трудосбережения, о чем мы говорим, предполагает инвестиционный маневр, а значит – резкое повышение нормы накоп-ления. Но повышение нормы накопления следует обеспечить не за счет населения. Уникальность задачи в том, что повторение методов конца 1920-х гг. недопустимо. Нужны иные методы и подходы. И они существуют.
Сейчас сложилась колоссальная норма сбережения государства. Предлагаются различные объяснения, почему сформированы известные фонды. Но факт в том, что дефицита денег нет. Имеется дефицит высокотехнологичных проектов. Хочется, конечно, чтобы девиз был у прогноза. И, безусловно, через какое-то время так и будет. Тогда появится возможность «поиграть» нормой накопления и сбережений. Согласен, без масштабного инвестиционного маневра высокотехнологичной модернизации не получится.
Надо учитывать еще структурную проблему. Цель посткризисного развития не в том, чтобы иметь опять 600 млрд. долл. резервов и курс на уровне 23 руб. за 1 долл. России нужна другая, прогрессивная структура экономики. Но ее изменение зависит от совокупного спроса. К примеру, металлурги способны выпускать качественный лист, а покупать кто будет? То же самое относится к высококачественной продукции любой другой отрасли промышленности. Поэтому так важна государственная поддержка внутреннего спроса. Благодаря ей происходят определенные подвижки в машиностроении. Государственная программа, предусматривающая выделение 20 трлн. руб. на перевооружение Воо¬руженных Сил страны, также мощнейший стимул. Причем финансируется производство новейших видов техники, с насыщением цифровыми технологиями. Поэтому стимулируется реальное развитие технологического уровня оборонно-промышленного комплекса. Конечно, если удастся реализовать намеченную программу, страна добьется ряда технологических прорывов. Эффект стимулирования распространится по технологическим цепочкам, вплоть до фундаментальной науки: материаловедения, нанотехнологий и т. д.
Перспектива развития у России есть, но кому-то надо взяться за организацию дела. Многое упирается в дефицит трудовых ресурсов, особенно – квалифицированного труда. Поэтому безусловно нужны адекватные вложения в образование. И пора избавиться от всего наносного, что только препятствует нормальной работе. К примеру, бессмысленны словопрения по поводу того, кто главнее – Академия наук или университет. Это глупость, без студентов ни наука, ни образование не развиваются.
– Достаточно заглянуть в первый, 1725 г., устав Российской академии наук. В соответствии с ним университеты первоначально значились в академической структуре, т. е. составляли единое структурное целое.
– Противопоставление связано с попытками отхватить собственность. Не утверждаю, что Академия наук самый лучший собственник. Но если бы не принадлежность РАН, то академической собственности давно бы не было.
Сейчас важно все подчинить делу развития. Необходимо сделать то, что намечено. Решили поднять авиационную промышленность, машиностроение, атомное машиностроение, энергомашиностроение, приборостроение, модернизировать энергетическую и транспортную инфраструктуру, сельское хозяйство. Если все это сделаем, то выйдем на новую стадию развития. Тогда другими будут не просто экономика и промышленность – другой станет сама жизнь. Необходимо сфокусироваться на приоритетах и сделать все, что можем. Я не противник экономии энергетических ресурсов и энергии, их экономией надо заниматься, и активно. Но приоритет все же – трудосбережение. Можем вкладывать средства в экономию энергоресурсов, а затем оказаться в неловком положении, потому что в высокотехнологичных секторах индустрии некому будет работать.
– Если основываться на моделях межотраслевого баланса, включая динамичную, то очевидно, что трудосбережение, поскольку оно связано с замещением трудоемкого капиталоемким, автоматически обеспечивает и энергосбережение. Но обратное, строго говоря, неверно: само по себе энер¬госбережение не обеспечивает трудосбережения.
– Вы совершенно правы. Действительно, трудосберегающие технологии одновременно выступают и как энергосберегающие. Это еще один довод в пользу выбора трудосбережения в качестве стратегического и целевого приоритета. Но при дешевой рабочей силе инвестиций и инноваций не будет. Аме¬риканцы впереди во многом потому, что у них зарплата высокая и им выгодно вытеснять труд машиной.
– Виктор Викторович, как Вы относитесь к идее неоиндустриализации, т. е. новой, или цифровой индустриализации России?
– Как к совершенно объективному этапу развития. Его просто не миновать. Существует обширный ряд процессов, изделий и продуктов, которые без «цифры» не функционируют. Например, сотовый телефон, компьютер, цифровое телевидение. Они уже вошли в привычку, в систему, в наш образ жизни. Поэтому первое обстоятельство, связанное с цифровой индустриализацией -это новая система производства и потребления. Без цифровых технологий немыслимы теперь и производства. Так, металлургический процесс, выплавка и разливка металла управляются с помощью цифровых технологий. Эти технологии стали неотъемлемой частью современной системы производства. От них уже невозможно отказаться. Весьма интенсивное и напряженное авиационное движение или скоростной железнодорожный транспорт без «цифры» не работают по определению.
На мой взгляд, для серьезных специалистов цифровая индустриализация не является сегодня предметом дискуссии. Хотя некоторые социологи могут сказать, что лучше читать книжки на традиционном, бумажном носителе, но факт есть факт: общество уже перешло на стадию цифровой индустрии производст¬ва и потребления. Кроме того, цифровые технологии означают облегчение и надежность управления. Без них можно управлять, но сразу возникает высокая трудоемкость. Если же брать системы безопасности в электроэнергетике, особенно атомной, то без цифрового управления резко снижается надежность этих систем и возникает угроза техногенной катастрофы. Распространение летних пожаров также можно было бы ограничить, если бы шло отслеживание очагов возгорания в режиме реального времени. Со временем система такого мониторинга, уверен, будет создана и поможет борьбе с пожарами.
Но главное, пожалуй, в том, что цифровая индустриализация практически решает еще одну, уже макроэкономическую проблему, поскольку создает производства с очень высокой добавленной стоимостью. Сейчас наши металлурги производят металл, который в лучшем случае идет на кузов автомобиля, а все остальное импортируется. Основная масса доходов остается за рубежом. Без цифровой индустриализации ситуацию не изменить. Поэтому «цифра» важна не сама по себе, а в качестве олицетворения новейших технологий, символа перехода производства и потребления на высокие технологии. Поэтому разделяю идею и считаю цифровую индустриализацию безусловно необходимой.
Россия обладает весомыми производственными и научными заделами. Опираясь на них, следовало бы развернуть процесс импортозамещения. Надо прекратить покупать за границей те виды продукции, которые можно изготовить внутри нашей страны, с использованием собственной научной, техноло¬гической и промышленной базы. Но производитель должен работать на потребителя, учитывать конкретные запросы по качеству, срокам, дизайну, упаковке. С запросами потребителя незачем спорить: их надо удовлетворять. В этом смысле нам нужны цифровые технологии и продукты, адаптированные к нашим условиям и готовые к реализации. Коммерциализация цифровых технологий – это сейчас принципиально, ибо означает их приспособление к спросу.
Но надо видеть, что нынешний внутренний спрос недостаточен для высоких темпов цифровой индустриализации и экономического роста. Совокупный спрос не может держаться только на бюджетном источнике. Необходимо кардинально повышать роль заработной платы. При низком, даже унизительном уровне заработной платы невозможно получить тот результат, которого хотим, к которому стремимся. Подъем ее уровня потянет за собой целый шлейф серьезных мероприятий со стороны и власти, и бизнеса, придаст импульс для массированного трудосбережения на основе высокотехнологичной модернизации, что обеспечит высокие темпы производительности труда, роста экономики и качества жизни людей.
