Журнал Эксперт 25.10.2021
Нынешний всплеск инфляции в значительной степени импортирован с мировых рынков, так как внутренние цены на многих рынках формируются по принципу экспортного паритета. Раньше нас защищал от этого курс рубля, сейчас уже нет, считает член-корреспондент РАН Александр Широв
Прокомментировать актуальные макроэкономические сюжеты в экспресс-интервью «Эксперту» согласился директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Александр Широв.
— Первый сюжет — летнее притормаживание промышленности и экономики в целом. Институт ВЭБ.РФ оценивает снижение реального ВВП два месяца подряд, в июле и августе. Что это значит? Приостановка, заминка роста или нечто более серьезное?
— Мы делаем оценку годовой динамики ВВП при сохранении тренда на оставшуюся часть года. По итогам первого полугодия мы выходили на темпы роста реального ВВП в 2021 году чуть выше пяти процентов. По итогам третьего квартала оценка уже 4,2, процента, то есть в середине года экономическая динамика резко «клюнула» вниз.
По нашим оценкам, экономика прошла точку полного восстановления после прошлогоднего коронавирусного спада в апреле текущего года. А уже в мае–июне наметились первые признаки стабилизации и замедления темпов роста. Почему торможение?
С одной стороны, эффект отложенного спроса был исчерпан. Второе — это постепенное сворачивание мер антикризисной поддержки и начавшийся цикл ужесточения денежно-кредитной политики ЦБ. Правда, здесь надо сделать оговорку, что влияние роста ставки на экономику сейчас заметно ослабло, трансмиссионный лаг увеличился с одного примерно до двух-трех кварталов. Это произошло потому, что в корпоративном кредитовании резко выросла доля кредитов, предоставляемых по нерыночным ставкам. Их получает крупный бизнес, структурообразующие предприятия.
— Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что, несмотря на рост рассчитываемых ЦБ средних рыночных ставок, в динамике корпоративного кредитования торможения не прослеживается, а вот темпы роста реальной денежной массы с прошлой осени последовательно снижаются и сейчас опустились уже почти до нуля. Так что эффект ужесточения денежной политики все-таки есть.
— Конечно. И это ужесточение тормозит рост экономики. По нашим оценкам, произошедшее с марта по сентябрь текущего года повышение ключевой ставки ЦБ на два с половиной процентных пункта дает сокращение объемов кредитования в размере 750 миллиардов рублей. С учетом мультипликативных эффектов мы «срезаем» порядка полутора процентных пунктов роста годового ВВП. Побочным эффектом роста ключевой ставки является небольшое укрепление рубля, хотя и сильно отстающее от темпов удорожания нефти. У этой тенденции есть как плюсы, так и минусы. Бюджетная политика в нынешнем году, скажем так, нейтральная, но также не направлена на стимулирование роста.
— Но на другой чаше весов — повышательная волна сырьевого суперцикла. Цены на энергоносители, сырье, металлы, базовую аграрную продукцию интенсивно растут. Добывающие, первопередельные сектора, сельское хозяйство оказываются бенефициарами ситуации, генерируют растущие доходы. У них появляется инвестиционный ресурс как база для нового витка роста.
— В добывающих секторах все не так радужно. Даже уголь: действительно пошел конъюнктурный рост, все дополнительные объемы забирает экспорт. Но уже сейчас уперлись в инфраструктурное узкое горло — Восточный полигон РЖД не может довести до тихоокеанских портов примерно 15 миллионов тонн угля. А это по сегодняшним ценам порядка трех миллиардов долларов неполученной экспортной выручки.
Черная металлургия. Инвестиционный ресурс действительно накапливается, только вот инвестировать, по большому счету, некуда. Цикл собственной модернизации они завершили в 2015–2017 годах. Они же проинвестировали не просто в чушки, значительная часть модернизации — это трубы, рельсовая сталь, прокат специализированный для строительства, для других работ. Спрос на это есть, конечно, но не такой, как они рассчитывали. Пока эти мощности не будут загружены полностью, рассчитывать на дальнейшее расширение инвестиций сложно.
Или в нефтепереработке. Потратили два с лишним миллиарда долларов на модернизацию. Причем в некотором смысле отрасль принудили к этому. И они это сделали. Мы сейчас производим дизельное топливо, бензин, которые можно прямо продавать в Европу без всяких дополнительных операций, а не как раньше, когда как химсырье его использовали. Но спроса достаточного нет. Плюс еще известные дела с «зеленым переходом».
— Цветная металлургия активно модернизируется и расширяет мощности. «Русал», Норникель, «Полиметалл», «Полюс»…
— Это правда. Но это не фронтальный рост инвестиций. Это точки роста. У меня такое впечатление, что правительство хочет через такие точки роста запустить новый большой цикл экономического роста. На мой взгляд, цикл запускается с другой стороны. Быстрее и проще запустить фронтальный рост инвестиций через спрос. Пока он не возникнет, фронтально бизнес всех уровней вкладываться не будет.
На семи ветрах
— Следующий острый сюжет — инфляция. По октябрю потребительские цены покажут рост уже близкий к восьми процентам в годовом выражении. Такое ощущение, что монетарные меры ЦБ и немонетарные инструменты правительства пока не слишком срабатывают в борьбе с инфляцией.
— С инфляцией дела еще хуже. Ведь надо смотреть не только на потребительскую инфляцию. Индекс цен производителей промышленной продукции сейчас у нас около 20 процентов.
По моим оценкам, 60–70 процентов инфляции у нас импортировано с мировых товарных рынков. Этот перенос происходит из-за того, что в значительной части отраслей внутренние цены формируются от экспортного паритета, по принципу нетбэк. Предыдущую волну сырьевого суперцикла в начале 2010-х годов мы с точки зрения внутренней инфляции не заметили. Потому что действовал автоматический демпфер — курс рубля. Как только цены на сырье и энергию в мире взлетали, увеличивались валютные доходы экспортеров, рубль укреплялся и внутренние цены, посчитанные по экспортному паритету, но выраженные в рублях, практически не росли. После введения в действие бюджетного правила в 2017 году мы жестко срезаем «избыток» экспортных доходов в резервы: Минфин откупает валюту на внутреннем рынке. Теперь рубль практически отвязался от нефти, но тем самым мы убрали буфер между мировыми и внутренними ценами.
Не стоит сбрасывать со счетов и такой событийный фактор потребительской инфляции, как дополнительный спрос, не реализованный ввиду закрытия выездного туризма. Несколько миллиардов долларов вылились на рынки, причем товаров длительного пользования, по которым быстро увеличить предложение сложно. Это тоже сказалось на ценах.
— Эта дельта пошла все же на товарные рынки? Не в акции, не в квартиры?
— На рынок жилья тоже. Плюс мы добавили туда льготную ипотеку. С точки зрения цен рынок явно перегрет. Создали проблему. Но с другой стороны, поддержали строительный комплекс. Провал стройки дал бы существенно больший спад ВВП в прошлом году.
Фундаментальный вопрос по инфляции звучит так: нынешний всплеск — это переход на новый уровень цен или это начало долгосрочной спирали? Длительного повышения не уровня цен, а уровня инфляции. Я пока склоняюсь к первому варианту.
«Олимпийцы» и бухгалтеры
— Похоже, сходным образом расценивают происходящее и главные центробанки мира — ФРС, ЕЦБ. Они проявляют олимпийское спокойствие, воздерживаясь от ужесточения денежной политики, несмотря на то что в Штатах потребительская инфляция подбирается к шести процентам годовых, это втрое выше таргета, а индекс цен производителей в зоне евро сейчас уже 13 процентов.
График 1. В 2021 году цены производителей промтоваров выросли гораздо сильнее, чем потребительские цены. Расчеты “Эксперта” по данным Росстата
График 2. С осени 2020 года наблюдается торможение роста денежной массы, несмотря на уверенное расширение кредитования. Расчеты “Эксперта” по данным Росстата и Банка России
— Из значимых стран пока только центробанки Бразилии, Турции и России вступили в цикл повышения ключевых ставок. А «большие» денежную политику не меняют. И понятно почему. Нынешний всплеск инфляции «сжигает» тот объем избыточного денежного предложения, который возник в результате мер поддержки.
— Зачем мы повышаем ставку? Ведь импортируемая инфляция этим не лечится?
— Если совсем сильно зажать внутренний спрос, добиться снижения инфляции все-таки можно. Правда, тогда мы сильно бьем по реальному сектору экономики. В этом смысле есть определенный риск, что в следующем году мы увидим темп роста ВВП существенно ниже трех процентов и инфляцию ниже таргета. Но нужно ли ради борьбы с инфляцией настолько сильно зажимать спрос, чтобы он уходил ниже потенциального уровня? Мой ответ на этот вопрос: нет.
— Следующий сюжет — бюджет. Для меня здесь есть некая неопределенность. Минфин планировал энергичную постпандемийную консолидацию в 2021 году, мы ее пока не наблюдаем. С другой стороны, ФНБ тоже не распечатывается, хотя ликвидная часть давно превысила заветные семь процентов и даже по строгим правилам Бюджетного кодекса мы имеем право пустить излишек в экономику
— В бюджете на следующую трехлетку все-таки распечатают. В проекте бюджета заложено трат из ФНБ на 2,4 триллиона рублей до 2024 года в рамках финансирования 42 стратегических планов правительства. Они будут профинансированы частично из текущих доходов, частично — за счет ФНБ. А в нынешнем году, как и в кризисном прошлом, ФНБ мы практически не тратили. Что еще раз актуализирует вопрос обоснованности уровней наших резервов. Традиционно считается, что это некая страховка на черный день, придет кризис, и это нас поддержит. Вот пришел кризис, и весь дефицит бюджета покрыли не накоплениями, а заимствованиями. Еще и банки наши заработали на этом. И все равно продолжаем копить. Международные резервы приближаются к трети ВВП. Такой уровень кажется явно избыточным. Мы могли бы скорректировать бюджетное правило, меньше откупать валюты на рынке, дать рублю укрепляться в большем диапазоне. Это бы существенно смягчило проблему нетбэка и импортируемой инфляции.
— До какого уровня укрепился бы сейчас курс?
— С нынешней ценой нефти в отсутствие бюджетного правила доллар стоил бы сейчас порядка 62–65 рублей. Это существенное укрепление курса, которое повлечет за собой скачок импорта. Чем его сдерживать, тоже непонятно. Так что полностью сейчас отменять бюджетное правило, наверное, все же нецелесообразно, его целесообразно скорректировать.
Что касается бюджетной консолидации, то в пояснительной записке к проекту бюджета на следующий год такого слова нет. Зато есть термин «нормализация». В действительности в бюджет заложено сокращение расходов в реальном выражении. Так, например, расходы на человеческий капитал — это социальная политика, здравоохранение, образование, прикладная наука — предлагается сократить в 2022 году на 7–12 процентов в реальном выражении. И если в 2021 году вклад федерального бюджета в формирование экономической динамики околонулевой, то в следующем году он будет отрицательным.
— Зачем это делается? Какая логика у Минфина?
— Логика чисто бухгалтерская. В кризисном 2020 году доля расходов федерального бюджета в ВВП выросла до 19 с лишним процентов, в 2019 году было около 17 процентов, вот и надо вернуться к докризисному уровню.
А вместо принятия на себя расходных обязательств по той же социальной политике перешли к практике разовых выплат тем или иным категориям граждан — семьям с детьми, пенсионерам, военнослужащим. В нужный внутриполитический момент выплату сделали — кстати, эти деньги немедленно выплеснулись на рынок и тоже подогрели инфляцию, а долгосрочных обязательств у государства никаких не возникло.
— Что происходит с реальными доходами населения? Минэк недавно официально признал, что рост доходов в текущем году не перекроет провал прошлого года, то есть реальные доходы не вернутся в 2021 году на докризисный уровень.
— Реальные доходы — это ключевая история. Запуск инвестиционного цикла, повторяю, невозможен без роста потребительского спроса. Пока динамика реальных доходов очень вялая, она соответствует темпам роста ВВП в два — два с половиной процента годовых, что не может нас никак устроить. Не говоря уже о том, что мы все реже вспоминаем, что реальные доходы населения сейчас процентов на восемь ниже, чем в далеком 2013 году. Мы уже почти десять лет живем с падающими либо стагнирующими доходами населения. Это совершенно нехорошая история.
Проблема в том, что сейчас даже умеренный экономический рост, с темпом, скажем, три процента в год, не решит проблему ограничения спроса. Потому что половина населения имеет доходы, которых едва хватает на удовлетворение базовых потребностей. Поэтому получается, что нужны какие-то специальные меры. Например, в развитых экономиках применяется трансфертное перераспределение доходов, то есть когда мы первичные доходы потом каким-то образом пытаемся перераспределить так, чтобы возник дополнительный спрос там, где нам нужно. Такое трансфертное перераспределение в ряде стран базируется на прогрессивной шкале подоходного налога. В таком случае средства, полученные от повышенной ставки для наиболее доходных групп, перераспределяются в форме социальных трансфертов наименее доходным группам.
Моя позиция состоит в том, что надо готовить введение прогрессии в НДФЛ. Вообще, изменение параметров налоговой системы у нас просто перезрело. Большая ее часть формировалось в начале 2000-х, когда мы жили в совсем другой экономике.
— Каков ваш сегодняшний прогноз роста экономики и цен по итогам 2021 года?
— По итогам года будем иметь четыре с небольшим процента роста ВВП и потребительскую инфляцию выше семи процентов.
