Российская газета – Федеральный выпуск №7916 (158) от 21.07.2019
В советское время у экономистов люди спрашивали, почему то одного, то другого в магазинах нет, не достать. На что я отвечал: почему нет – легко объяснить, трудно понять, почему все-таки что-то есть.
Теперь спрашивают, почему при такой надежно устойчивой макроэкономической стабильности экономика не хочет расти сколько-нибудь приличными темпами. Экономический рост определяется инвестициями и потребительским спросом, и самый распространенный ответ на этот вопрос такой: у нас дурной инвестиционный климат, бизнес не вкладывает деньги, потому что боится пристрастного суда и правоохранительной системы.
Другая категория экономистов твердит, что нужно поменять политику Банка России, сделать доступнее кредит, и будут тогда инвестиции. Спор давний и уже порядком поднадоел, но вопрос очень важный, так что разберемся еще раз, в чем же дело.
Итак, в 2017 году объем инвестиций в основной капитал составил 16,2 триллиона рублей, в 2018 году он вырос до 17,6 триллиона – на 4 процента в реальном выражении (с учетом инфляции). Это немного. Если бы было еще на 1,5 триллиона больше, рост был бы на уровне 10 процентов, что открывает перед экономикой уже совсем другие возможности. При этом в экономике скапливается огромный резерв свободных денег – и у государства (профицит федерального бюджета в 2018 году составил 2,2 триллиона рублей, а есть еще 500 миллиардов долларов золотовалютных резервов), и у бизнеса – свободные средства банков и нефинансового сектора достигли почти 6 триллионов рублей. Значит, те самые 1,5 триллиона рублей при желании легко можно было найти.
Свободные средства у российских банков и компаний достигли почти 6 триллионов рублей
Дурной климат и жесткая политика ЦБ не помешали инвестировать 17,6 триллиона. Почему? Это деньги, которые нельзя было не потратить, они обеспечивают ту самую макроэкономическую стабильность. Она сохраняется до тех пор, пока государство и бизнес инвестируют в поддержание уровня добычи нефти и газа, в поддержание в рабочем состоянии всей колоссальной транспортной, коммунальной, энергетической и прочей инфраструктуры.
При этом в наших условиях стабильность обходится с каждым годом дороже из-за инфляции и старых долгов перед инфраструктурой, которая даже не годами уже, а десятилетиями недополучала финансирование. Представьте, где-то сэкономили, сделали плотину чуть поменьше, чем надо, и вот – наводнение обошлось гораздо дороже, чем строительство самой мощной плотины, не говоря уже об унесенных человеческих жизнях. В результате прожорливая дыра стареющей инфраструктуры поглощает весь скромный прирост инвестиций.
Итак, сама макроэкономическая стабильность порождает спрос на инвестиции. Но нам же нужны еще и инвестиции в развитие. Бизнес их делает только тогда, когда он понимает, кому будет продавать свою продукцию, сейчас этого понимания нет. Пионером в инвестициях может быть и государство, но здесь главная беда в том, что власть никак не может определиться, строить мост вдоль или поперек.
Так, можно было бы уже давно решить, куда тянуть высокоскоростную железную дорогу – в Санкт-Петербург или в Казань, да и точно не было бы вреда, если построить сразу обе магистрали, но дискуссии все идут и идут, решения нет. Его нет и тогда, когда бизнес сам готов к реализации за свой счет крупных инфраструктурных проектов: угольщики могут построить вторую ветку Северомуйского тоннеля на Байкало-Амурской магистрали, но время уходит, ожидание затягивается. Вместо того чтобы организовывать проектное финансирование, мы организуем проектные офисы, курсы по обучению переобучению и так далее, в итоге увлекаясь процессом в ущерб результату.
Второе направление для экономического роста – потребительский спрос. Он формируется за счет инвестиций семей в свое будущее, но они ограничены многолетним снижением реальных располагаемых доходов. Правда, население нашло выход из этой ситуации: потребительские кредиты. Они действительно поддержали спрос в экономике, но тут очень важно понимать, с какой целью берутся эти кредиты. К сожалению, они используются главным образом для поддержания достигнутого уровня жизни, а это не что иное, как проедание собственного будущего, классическая финансовая пирамида. В результате мы рискуем через пару лет просто заменить обманутых дольщиков на армию людей, сидящих в долговой яме.
Выход из обеих проблем очевидный: власть должна наконец перейти от разговоров об инфраструктурных проектах на реальные инвестиции в них, с другой стороны, она должна понять, что главным фактором роста производительности труда является высокая заработная плата, а не курсы повышения квалификации для бизнеса. Потому что если зарплата высокая, бизнес поневоле начнет сокращать избыточную занятость, тогда как растущие инвестиции и потребительский спрос приведут к росту объемов производства (производительность труда, как известно, является отношением объема выпуска на одного занятого). Следовательно, если в стране идет экономический рост и у работодателей есть стимул экономить труд на производстве, то решаются две проблемы одновременно: растет производительность и смягчается дефицит рабочей силы.
Люди берут кредиты для поддержания уровня жизни, это проедание собственного будущего
Какой же вывод? Движение на базе достигнутой стабильности без всяких революций и безобразий, только за счет исполнения уже принятых решений. Тогда экономика может выйти на реальный рост. Если же макроэкономическую стабильность не получится использовать для рывка, то она станет основой для сползания вниз.
