Это видео входит в серию выступлений с LVII сессии российско-французского семинара “Финансово-экономическая динамика в России и Европе“. Видео канала Eurasieexpress.
Презентация
Обсуждение
Стенограмма выступления
Фролов
За последние 3 года это моё восьмое выступление на международных форумах и каждый раз меня организаторы ставят на утреннюю сессию на следующий день после дружеского ужина. Поэтому я постараюсь избежать высокой теории. Мой доклад будет посвящён проблемам развития цифровой экономики.
В качестве объяснительных схем мы будем использовать теории среднего уровня.
Поговорим об определениях теории цифровой экономики, затем затронем понятие «цифровые платформы», после этого скажу несколько слов о нашей основной гипотезе – что такое цифровая трансформация. В конце мы поговорим о рисках, которые несёт обществу и развитию экономики цифровая трансформация. И ответим на вопросы – что будет и что делать.
Термин «цифровая экономика» появился порядка 20 лет назад, но определение данного термина ещё не устаканилось. Мы нашли более 20 разных трактовок этого термина. 4-го сентября этого года (2019) Конференция ООН по торговле и развитию наконец представила обобщённый доклад, в котором дано обобщённое определение цифровой экономики. Читая определения, видишь такую картинку: там и блокчейн, и бигдата, и платформы…
В определении зафиксированы три сектора:
- Цифровой сектор
- Цифровая экономика
- Цифровизированная экономика.
Цифровой сектор – ядро цифровой экономики. Это сам сектор ИКТ и производство электронных компонентов. В расширенном значении цифровая экономика включает цифровые услуги, розничную торговлю, экономику свободного заработка (gigeconomy) и экономику совместного потребления (sharing). Ещё более широкое определение – весь бизнес, где используются ИКТ. Все виды сетевого бизнеса и алгоритмизация деловых операций.
Рассматривая ЦЭ в разном определении, получаем разные объёмы – от 4,5 до 15,5 мирового ВВП. США и Китай вместе занимают 40% мирового цифрового сектора (2017).
Этот слайд иллюстрирует абсолютные масштабы цифровой экономики. Цифровые сервисы занимают 2,9 трлн долл., и интерес представляет количество занятых в ЦЭ, которое уже превышает 40 млн человек.
Этот слайд демонстрирует доли разных цифровых сервисов в 10 странах. От Тайваня, где максимальная доля производства радиоэлектронных компонент, до Индии, где максимальная доля – программное обеспечение. А в Малайзии велика доля телекоммуникаций.
Вот один из наиболее распространённых прогнозов развития цифровой торговли. Сразу надо сказать, что хорошо считается только производство электронных компонентов и интернет-торговля. Все остальные цифровые сервисы считают очень приближенно по разным методикам с разными коэффициентами. Консолидированное мнение состоит в том, что абсолютные масштабы ЦЭ быстро развиваются.
Вот слайд увеличения доли компаний, занимающихся цифровой трансформацией. Мы видим проблему, которую мы видим на примере Убера. Заказы растут быстро, продажи растут не так быстро, и вместо прибыли чаще убыток. Зафиксируем пока эти факты.
Другая компонента темы – сама электронная промышленность. Известно, что она отличается двумя особенностями: короткий жизненный цикл изделий, 1-3 года. И то, что это базовая отрасль для ИКТ и всех цифровых сервисов, она обладает огромным мультипликационным эффектом.
К середине второго десятилетия 21 века её темпы резко упали. Это связано с 2-мя факторами. Первый – технологический. Невозможно бесконечно уменьшать технологический размер микросхем. Второй – с каждым переходом на меньший технологический размер в разы возрастает стоимость строительства новых заводов. Единичная стоимость микросхем перестала падать. Мы фиксируем тот факт, что база ЦЭ перестала быстро расти.
Тем не менее, все консалтинговые фирмы прогнозируют бурный рост цифровой экономики до 30-х годов. Как минимум в 3,5 раза к уровню 2017 года. Здесь впервые можно сказать, что такие темпы роста, по нашим оценкам, завышены. Мы создали прогнозную модель, которая учитывает затраты на НИОКР, капиталовложения в электронную экономику, и посмотрели, хватит ли инвестиций для такого бурного роста. Оказалось, что прогнозируемый рост инвестиций в 3 раза отстаёт от требуемых.
Это означает, что либо консалтинговые фирмы прогнозируют резкое увеличение эффективности капиталовложений, либо их прогнозы завышены в разы.
Понятно, что наша методика достаточно грубая, но она позволяет сделать качественный вывод. Принципиальные эффекты ЦЭ – это не её масштабы. Существуют скрытые эффекты, что её развитие является необходимым для многих экономических агентов.
После 2010 года было множество проектов, помимо ЦЭ – это индустрия 4.0, решоринг, безналичное общество, и другие. Примерно к 2018 году проект ЦЭ стал доминирующим. На уровне основных международных организаций. Вопрос – почему?
Перейдём пока к другой теме. Мы предполагаем, что дело не в темпах развития и абсолютных объёмах ЦЭ, а принципиально новых типах бизнеса, которые связаны с цифровыми платформами. Цифровые платформы – интересное явление, потому что они не просто новый тип интеграции, который связан с новыми способами извлечения, регистрации, анализа и хранения больших данных, а они принципиально создают новый тип ресурса – капитализируют часть форм поведения человека. Это прямой признак глобального нововведения.
Сделаю небольшое теоретическое отступление. Когда мы говорим про глобальное нововведение, это принципиально другое технологическое.
Поясню на примере авиации. Когда мы говорим про технологические новации, предполагается, что это просто создание нового вида техники. А когда мы говорим про глобальное нововведение, это принципиально новая сфера деятельности. Там появляется новый тип субъекта. Про авиацию – лётчики, обслуживающий персонал – это принципиально новый тип ресурса и новые функции. Когда такое нововведение возникает, оно начинает перераспределять в свою пользу ресурсы других секторов экономики. Существует 2 типа возникновения глобальных нововведений:
- В результате усилий множества экономических агентов
- Большой проект, ставящий целью создание такой сферы деятельности.
Цифровые платформы содержат признаки обоих компонент. Их несколько, таких платформ. Часть платформ широко известна – например, рекламные платформы. Часть из них имеет для нас принципиально новое значение. Это продуктовые платформы, которые де-факто принципиально меняют схему бизнеса.
Пример из авиации. Фирма Роллс Ройс планирует не продавать двигатели, а де-факто сдавать их в аренду. Датчики позволяют точно оценивать ресурс двигателя и заменять его до выхода из строя. При этом возникает эффект ренты. Часть платформ использует попутный труд. Например, когда вы пользуетесь онлайн-услугами Сбербанка России, вы занимаетесь работой операционистки бесплатно, и их теперь можно сократить – всем удобно.
Вот так, по представлениям ЮНКТАД, происходит создание добавленной стоимости в цифровой области. Это отдельная теоретическая проблема. Подобный тип создания добавленной стоимости имеет серьёзные ограничения, связанные с ростом всей мировой экономики.
Тем не менее, интересна эта иллюстрация. Помимо бурного роста цифровых платформ впервые рассчитано уничтожение других типов бизнеса. Мы будем наблюдать масштабное разрушение старых типов бизнеса. Как это будет влиять на темпы мировой экономики, пока неизвестно.
«Если бы это было так, это бы ещё ничего, если бы конечно оно так и было. Но так как это не так, так оно и не этак. Такова логика».
На экономическом языке это значит, что мы имеем некую логику наших представлений о том, как должна развиваться ЦЭ. Реальные экономические и политические акторы имеют другую логику, а реальность имеет третью логику. Поэтому все хотят лучшего, но получится как всегда.
Наша гипотеза заключается в том, что ЦЭ – это не новый сектор экономики, а большой проект создания принципиально нового слоя будущей экономики, который будет иметь иные закономерности развития, чем традиционная экономика. Это и есть глобальная инновация, но создаваемая целенаправленно.
В истории были успешные большие проекты – например, создание атомной промышленности в СССР и Франции. Была и масса неудачных, например, попытка создать коммерческую пилотируемую космонавтику на основе многоразового космического корабля Шаттл. Если посмотреть материалы создания этой системы, то предполагалось, что за первое десятилетие с 1981 по 1990 гг. будет запущено более 700 запусков SpaceShuttle, а стоимость 1 кг вывода на орбиту упадёт примерно в 10 раз. Этого не произошло. Успешным оказался французский проект Ариан-4. Мы имеем технологическую инновацию, но не имеем глобального нововведения.
Будет ли реализована ЦЭ как глобальный проект – мы не можем пока предполагать, но мы почти убеждены в том, что реальная цель – это не создание нового сектора экономики, а преобразование сектора ИКТ в качестве инфраструктуры для создания безналичного общества.
Здесь будет смыкание технологических и финансовых инноваций. Поэтому желательно различить цифровизацию, создание сетей связи 5G, например, ИИ, бигдата и т.д., и собственно саму цифровую трансформацию, которая будет необходимо связана с финтехом.
Перейду к выводам. Исходя из того, что мы понимаем, цифровая трансформация в первой фазе в развитых странах уже прошла и созданы новые стандарты. Они разные в разных странах. Тем не менее, эффекты ускорения коммуникации платежей, уберизации образования и медицины уже происходят. Для развивающихся стран, в т.ч. России, предполагается иной путь. Это ускоренное развитие ИКТ, реформирование институтов, которое снимает барьеры для проникновения уже созданных платформ на внутренние рынки. Это будет увеличивать долю импорта в ВВП страны. Если брать первые попытки реализации этой программы в России – здесь показаны оценки Всемирного банка по реализации Россией основных показателей развития ЦЭ – мы видим, что Россия успешно развивает цифровые платформы и это очень нравится Всемирному банку. Однако по другим компонентам, собственным НИОКР и инновациям в сектор ИКТ, Россия сильно отстаёт. Понятно, что это только начало, к этому надо вернуться через год-два. Но уже идут большие дискуссии по поводу корректировки программы.
Вот масштабы финансирования ЦЭ в России. Как мы видим, масштабы не очень велики. Тем не менее, предполагается, что инфраструктура будет выстроена за несколько лет. Понятно, что эти цифры будут сильно корректироваться по итогам 2019 года. Выскажу предположение: если произойдёт корректировка целей программы, сменится её куратор в правительстве. Будем надеяться, не к следующему семинару.
Когда мы говорим о рисках, то многие риски связаны не с экономикой, а с изменением социальных отношений. Это конечно, сокращение пространства privacy, утечка информации, личных данных, рост безработицы, сокращение технологического суверенитета развивающихся стран. Но все эти риски могут реализоваться, если выполнять программу, которую запланировало правительство. Поэтому вопрос ключевой – есть ли альтернатива?
Есть.
Это Трамп, который успешно делает всё, что бы Россия сближалась с Китаем. Его действия могут сильно поменять экономическое развитие. Здесь сделаю несколько отступлений, базируясь на докладе Сапира. Когда мы говорили о проблеме того, что инвестиции идут не в основной капитал, а в финсектор, на наш взгляд, это важный признак принципиально нового перехода мировой экономики к новому состоянию, которое пока не прогнозируемо. Поскольку это сложная проблема, её надо рассматривать отдельно. Только одно замечание. Сейчас только ленивый не прогнозирует новый кризис, но мы предполагаем, что кризис – только часть этой глобальной трансформации. Будут происходить не только обесценивание капитала, но и разрушение старых уровней экономики, и новые возможности. Для России в этой ситуации возникает пространство выбора между двумя глобальными проектам. Один возглавляет Трамп, а второй – это Китай. Мы считаем, что не случайно идёт конфликт вокруг Хуавей, вокруг сетей 5G. Это принципиально новая технология, необходимая для ЦЭ.
В рамках доклада обращу внимание на следующий факт. Мы видим, что начался резкий рост добычи редкоземельных металлов. Крупнейшие запасы редкоземельных металлов расположены в Северной Корее и Гренландии. Поэтому не случайно Трамп вёл переговоры с Северной Кореей и они были сорваны его противниками, потому что фирма, которая должна была зайти на рынок Северной Кореи была куплена противниками Трампа. Сейчас наверняка вы слышали, что он предложил купить Гренландию. Наша пресса очень смеялась по этому поводу. Но это не случайно, потому что в Гренландию постепенно заходит Китай. Мы можем увидеть много интересного.
Подходим к концу. Мы считаем, что России необходимо восстанавливать ряд критических компонентов радиоэлектронной промышленности и ИКТ, в том числе с международным участием. Вопрос – кто станет другом. Поскольку мы исторические оптимисты, хотелось бы завершить на позитивной ноте: в спорах будут побеждать не только физически подготовленные, но и более умные.
Спасибо.
Сапир
Эта презентация поднимает проблемы не только ЦЭ, но и теоретические. Я вижу, что важно понять переход, который в последние 30 лет имеет место от нормальной экономики к хищнической экономике ренты. Для этого необходимо создать ситуации монополий или особых преимуществ – для этого подходит технология.
Другой важный момент доклада: вы настаиваете, что это процесс глобальной трансформации, а не одного сектора. Конечно, будут развиваться особые виды деятельности, но важность цифровизации в том, что она будет затрагивать все остальные виды экономической деятельности и их преобразовывать.
Я сталкивался с ситуацией такого типа в одной из своих первых научных работ. В 1985 году минпром направило меня в США для выполнения исследований по базам трансграничных данных. В то время не было ноутбуков, не было интернета. Но технология, которая позволяет существовать интернету, уже была разработана и работала для военно-морского флота США. В ту эпоху наш французский Минитель казался вершиной ИКТ даже в США.
Не изменилось то, что даже в это время американцы хотели использовать большие базы данных для создания конкурентного преимущества своей экономике. Мы видим, как сегодня воспроизводится такой же тип поведения в случае Хуавея. Всё это отсылает нас к позиции, которую США взяли на вооружение 25 лет назад – занять доминирующие позиции на поле экономики. Это отсылает нас к видению экономики, в которой доминирует конфликт, а не сотрудничество. В конце 80-х в США была опубликована книга: «битва за высоту в экономике».
Задам два вопроса Игорю.
- Во-первых, не может ли появиться практика сотрудничества ряда стран вокруг проблем цифровизации? Даже США не смогут контролировать всё необходимое технологическое пространство.
- В логике рентного развития, которое касается не только сырья, но уже и услуг, как Вы видите, соединяется деятельность в поиске ренты и производства товаров? Например, в примере по Роллс Ройсу – я понимаю, что ему выгоднее сдавать в аренду моторы, а не продавать, техобслуживание двигателей сегодня является основным источником создания добавленной стоимости в этом виде деятельности. Но означает ли это, что в производстве двигателей каждая марка будет иметь собственные методы производства, что поставит под вопрос всю практику стандартизации? То есть, какой будет механизм обратного действия развития сферы услуг на само производство товаров?
Фролов
Начну со второго вопроса. Его полный ответ является претендентом на Нобелевскую премию. В вашем вопросе есть несколько аспектов, на которые надо ответить кратко.
- По поводу двигателей в аренду. Любое увеличение ДС в производстве двигателей или другого оборудования с необхоимостью предполагает, что авиационная фирма, покупающая самолёты, имеет долгосрочную положительную маржу. Но рынок авиауслуг в Европе и США перенасыщен, а быстрый рост идёт в Азии. Это связано с быстрым ростом экономик Азии. Принципиальный вопрос – успеет ли Китай достаточно быстро создать альтернативу европейским, российским, американским фирмам. До 2030 скорее всего не сумеет, а потом – скорее да.
- Обратное влияние. На мой взгляд, мировая экономика имеет срез технологической пирамиды. Отчасти это опирается на идеи академика Ярёменко, где каждый новый уровень технологической пирамиды забирает ресурсы с нижнего уровня и заставляет конкурировать нижний уровень. Когда-то высокими технологиями был месмеровский способ производства стали. Теперь это средний уровень. Есть жизненный цикл технологий, когда они будут забирать стоимость со всей мировой экономики, а потом произойдёт их рутинизация и норма прибыли перестанет расти. Это простой ответ.
- Более гипотетическая ситуация состоит в том, что в этот процесс вмешается финансовый сектор. Мы возможно наблюдаем переход от экономического развития к финансовому развитию. Что это значит? Переход к современной экономике – это 16-18 век, когда возникла экономика, которая теперь называется капитализмом. Принципиально новая функция капитала – слом барьеров. При этом экономика подчинила развитие хозяйства. Это было возможно, потому что возникла технология вместо ремесла. Возможно, в 21-м веке произойдет переход: динамика финансовых активов подчинит экономическую динамику и сделает её своим моментом. Тогда рентные механизмы уже не будут возникать.
- Теоретически, содружество всех ключевых стран было бы возможно, если бы не было тотального раскола элиты в США и в Британии. Но это выходит за границы доклада.
Широв
Сделаю несколько комментариев.
Во-первых, в частном случае авиапромышленности, фактически это реализовано даже в России. Совместное предприятие Рыбинских моторов, производящее двигатели САМ-146, которые стоят на Сухом Суперджете, уже сдаёт их в аренду активно. Особо никакой новеллы нет.
К более общим вопросам. Проблема цифровой экономики в России и в других странах отличается. Если в мире это одно из направлений развития, то в России экономические власти понимают под цифровой экономикой некое экономическое чудо. То есть, успех в развитии цифровых технологий автоматически приведёт к успеху развития остальной экономики. Эта позиция особенно хорошо видна по тому, как формировались нацпроекты. Цифровая экономика – один из самых значимых нацпроектов. Если в мире даже в публикациях, даже в дискуссии ЦЭ – один из элементов дискуссии, то у нас это такой глобальный процесс, который определяет всё. Но я иногда говорю чиновникам – а что у нас будет с реальной экономикой? Какие бы не были цифровые технологии, мы будет покупать продукты питания, технику, которая сделана из пластика и металла, мы будем пользоваться массой других технологий, производных из первичных материалов. То есть на самом деле цифровая экономика может быть дополнением, но не основой.
Ещё. Мне кажется, что когда мы в вопросы цифровой экономики вносим политологический дискурс, мы сильно упрощаем вопрос. В рамках такой постановки задачи, когда мы говорим в терминах геополитики, мы не можем сосредоточиться на практических вопросах эффективности цифровых технологий и влиянию на экономику в целом. А здесь есть вещи, которые можно непосредственно посчитать и оценить.
Последнее. Мы пытаемся делать такого рода расчёты. По совпадению, у нас был ряд проектов для крупнейшей компании РТК. И когда сталкиваешься с профессионалами в области цифровой экономики, понимаешь, насколько далеки наши теоретические представления о реальной технологии с тем реальным состоянием развития, которое есть у конкретных компаний.
Например, создание центров хранения данных. Казалось бы, важнейший элемент ЦЭ, связанный с бигдатой, но выясняется, что в мире не так много информации. Даже при том, что отдельные компании начинают хранить совершенно бессмысленный объём технических данных, история с хранением данных не может превратиться в реальный коммерческий проект. Такая же история – с умными городами. Потому что эти высокие технологии могут быть применены или в отдельных элементах жизни городов, или в малых городах, но это не коммерческая история. Мы видим ситуацию, при которой цифровые технологии не дают ПОКА такого эффекта, который мы ожидали.
Последняя история – с 5G. Насколько я понял профессионалов, 2 единственных направления, в которых эти технологии могут быть эффективными – автоматизированное производство с непрерывным циклом и беспилотные передвижения грузов по автодорогам. При этом стоимость технологии 5Gкратно выше технологии 4G. В этой связи повсеместное внедрение этой технологии вроде бы оказывается неэффективным. У профессионалов есть поговорка: каждое второе поколение сотовой связи становится неэффективным. В общем, я призываю смотреть на вопросы цифровой экономики более приземлённо.
Клеман-Питио
Когда мы работали с Димой над вопросом санкций, наложенных на Россию, мы нашли американскую публицистику: есть произведения, посвященные сетям как инструменту суверенитета. Здесь хорошо видна связь с ЦЭ – этими сетями были энергетика, ИКТ и финансы. И мы видим, что в этих трёх сферах идут постоянные конфликты, вплоть до военных.
Важна литература относительно сетей и их связи с конфликтами. Я хотела бы упомянуть работы Брайана Артура об эффекте динамики распространения с пороговым эффектом. Думаю, что эта литература о пороговом эффекте будет полезна для понимания развития ЦЭ.
Чтобы ответить на вопрос, может ли сработать только конфликт, или есть возможность сотрудничества – есть пример в России. Партнерство между платёжными картами UnionPay’и МИР, которое позволяет всем получить доступ к платёжной системе, не попадающей под контроль СВИФТ, западных сетей. Тут наблюдается сотрудничество между крупными субъектами, которые объединились, чтобы разработать альтернативные финансы. Это всё в зародыше, но если думать об альтернативных финансах, которые не будут подчиняться ограничениям суверенитета, начало положено.
Вернусь к замечанию Широва. Он поставил вопрос, не является ли ЦЭ просто более научной версией экономики знаний. Мы знаем, насколько понятие экономики знаний путало политиков и экономистов в Европе. Я вижу ловушку: это будет вынуждать акторов игнорировать реальную экономику. Как для Европы, так и для России опасно делать на этом основной фокус. ЦЭ – это инструмент, а не база будущего развития.
Кувалин
У меня два совершенно разных вопроса. Первый такой. А почему ВБ так низко оценивает уровень цифровизации в России, на ваш взгляд? Мои бытовые наблюдения показывают, что качество мобильной связи и доступ к банковским услугам в России значительно лучше, чем во Франции, Канаде, Швеции. Может, только Норвегия и Финляндия находятся на таком же уровне. При этом стоимость доступа к мобильной связи и банковским услугам в России гораздо ниже, чем в этих странах. В этой связи лично мне кажется, что Россия – один из лидеров в процессе цифровизации жизни.
Второй – продолжение рассуждений Широва про бюрократическую утопию цифровизации. А нужен ли в России вообще нацпроект «Цифровая экономика»? До сих пор в России цифровизация успешно развивалась без особого участия государства. Я не против цифровизации госуслуг в России, они тоже идут очень успешно, но во всём остальном я не понимаю, зачем нужно участие государства, когда телекомы, банки и другие субъекты прекрасно справляются с задачей быстрого внедрения цифровых технологий.
Фролов
Спасибо за вопросы.
Полагаю, что ВБ не низко оценивает, а высоко. Если посмотреть на диаграмму, цифровые платформы имеют 4 балла – это очень высокий уровень. Наверно, я не подробно рассказал эту диаграмму, отсюда возникла такая иллюзия. Надо различить локальные эффекты и глобальные. Когда мы говорим про локальное внедрение систем связи – всё хорошо. С точки зрения капиталовложений и эффектов. А на втором уровне, про который Широв говорил, на глобальном уровне проблемы не решаются. Это и есть предмет исследования, потому что конкретный бизнес видит свои проблемы в среднесрочной перспективе, но она не стабильна.
По поводу профессионалов технологических компаний. Мы имеем проблему – только начало возникновения новых эффектов. Какие будут эффекты через 15-20 лет, предсказать можно так же, как предсказывали перспективы атомной энергетики. В начале 50-х годов. Методики устойчивого прогноза просто отсутствуют. Напомню два простых кейса. В конце 60-х годов большинство экспертов были убеждены, что новый этап развития авиации – сверхзвуковая. Были созданы новые типы самолётов, которые летали быстрее звука. Я согласен с Шировым, что 5Gв среднесрочной перспективе неэффективны. Но долгосрочные социальные эффекты не видны на уровне локальных расчётов.
Нужен ли такой проект? Российское правительство имеет массу международных обязательств и одно из них – цифровая экономика. Документы в доступе.
Говтвань
Выступление Широва навеяло мне некоторые мысли. На самом деле, для меня эти процессы цифровизации – это процесс монетизации, обретения стоимости, усиления роли в экономике информации. Главный элемент цифровизации – информация. Если долгое время использование информации носило стихийный, хаотический, неэкономический характер в экономике, то здесь идёт попытка сделать информацию мощным фактором развития экономики. Если откатить на несколько столетий назад – то же самое было с энергией. Нарубил дров в лесу, запряг лошадь… энергия как-то использовалась на слабом технологическим уровне и была слабо экономизирована. Сейчас у нас энергетический рынок, нефть – главный фактор для всей планеты и т.д.
К чему может привести цифровизация – к тому, что информация будет где-то на уровне энергии. Вот суть этого процесса. Это не то, что говорил Широв, что металл это да, а это пристройка. Информация – это не пристройка, а мощный фактор, который раньше экономически не использовался.
Фролов
Спасибо всем выступающим – не только сейчас, но и за предыдущие два дня я записал массу интересных идей и надеюсь, что это можно будет использовать в дальнейших исследованиях.
