Это выступление входит в серию выступлений с LVII сессии российско-французского семинара “Финансово-экономическая динамика в России и Европе“.
Стенограмма выступления
Паже
Европейский проект после саммита G7.
Мой доклад состоит из 2-х частей. Первая – не только мой, но и доклад Жан-Жака Бонно, который не смог прийти.
Каким образом политические власти в Европе старались вести экономическое развитие ЕС? Короче говоря, направлял ли кто-то ЕС в его экономическом развитии, и если да, то в каком направлении.
Я добавил к этому вторую часть – на злобу дня. В Париже об этом всё время сейчас говорят. Это смена курса президента Франции по случаю саммита – выявилась необходимость сближения Франции и России перед лицом беспорядков, которые грозят нашей планете. Президент Франции обеспокоен будущим ЕС и выступает за координацию усилий с Россией. И сожалеет о том, как связи развивались в прошлом.
Бонно написал длинную записку о том, что произошло в ЕС с момента создания до нашего времени в экономическом плане. Он говорит о том, как европейские власти пытались влиять на развитие ЕС, и каковы были последствия их действий. Иначе говоря, был ли ЕС “пьяным кораблём”, или же им кто-то управлял.
Действия властей и институтов Европы изменяли формы в зависимости от страны и конъюнктуры. Записка Бонно выявляет главный переломный момент – крупный экономический кризис, который охватил ЕС с 2007 года. Он рассматривает период до 2007 и после 2007. Даже до 2007 года на ЕС оказывали действие важные события, которые бросали вызов самому его существованию. С 70-х гг. европейскому строительству пришлось столкнуться с рядом кризисов – я был одним из участников действий властей, работал для французской системы планирования. Речь шла о двух нефтяных шоках 70-х гг., которые потрясли ЕС в связи с воздействием на стоимость поставок энергоресурсов. Эти два нефтяных кризиса убили «французский план». Другой шок – отход США от финансовых правил Бреттон-Вуддской системы в 1970 году. Тогда в ЕС было только 6 стран и это свело на нет их усилия по созданию экономической программы типа французского плана. Действительно, в Брюсселе мы готовили среднесрочную программу для 6 стран, определяли темпы экономического роста…С самого начала европейское строительство столкнулось с проблемой создания настоящего европейского бюджета, который бы позволил финансировать совместные действия для стимулирования экономического развития зоны, чтобы бороться с желанием участников ревниво охранять собственные ресурсы.
Вступление Британии в ЕС снизило готовность создавать общий бюджет: Тэтчер говорила – я хочу получить свои деньги назад. Потребовался Маастрихтский договор 1991 года, чтобы интеграция продвинулась. Но эта интеграция, которая была подчинена правилу 3% дефицита госбюджета, существенно ограничила возможности восстановления экономического роста за счёт денежной и бюджетной политики. Другим крупным шоком был распад СССР, который вызвал расширение ЕС на восток. Эти экономики Восточной Европы имели средний ВВП на душу в размере 30% от ВВП ЕС до расширения. Это расширение обошлось нам в среднем в 0,25% ВВП, согласно Повестке дня-2000.
Констатировав рост безработицы в начале 2000-х, ЕС попытался снова запустить экономический рост, запустив Лиссабонскую стратегию, где упор делался на экономике знаний, инновациях. Но она не была подкреплена достаточным количеством средств. В 2004 году расходы на НИОКР ЕС составляли лишь 1,86% в сравнении с США, где это было 2,26%. Одновременно с этим ЕС предпринимал сильные финансовые усилия за счёт европейского бюджета для интеграции стран Восточной Европы в ЕС. Эти усилия продолжаются и сегодня и повлияли на экономику новых членов ЕС, где рост ВВП сильно превысил рост старых членов ЕС в начале 2010-х годов. Эти усилия увенчались полным успехом, поскольку экономический рост Восточной Европы обогнал рост Западной.
Мы подходим к переломному моменту. С 2007 года Европу сотрясал крупный мировой кризис subprimes, возникший в США. В системном плане этот кризис открыл очень важный факт: он выявил растущие расхождения экономик стран-членов ЕС между сильными, богатыми странами-кредиторами Севера и слабыми странами-должниками Юга. Он ухудшил политические разногласия в Европе.
Бонно замечает, что ЕС удалось избежать риска взрыва и его положение более стабильно. Но в долгосрочной перспективе есть опасность, из-за задолженности некоторых стран. Он добавляет, что само по себе такое расхождение не является аномалией, поскольку позволяет полностью сыграть свою роль закону сравнительных преимуществ, как в США, где экономисты выявили 8 или 9 регионов с различной динамикой. Однако, в США это расхождение уравновешивается существование федерального бюджета, сильного, обеспечивающего компенсирующие трансферы, которые отсутствуют в бюджете ЕС. Это своего рода болезнь ЕС. Эта проблема продолжается, т.к. у нас нет реального федерального бюджета в ЕС. Жан-Жак Бонно отмечает, что в случае ЕС ситуация уравновешивается за счёт действий других экономических субъектов. Он говорит о ЕИБ, который имеет рейтинг ААА, благодаря своему рейтингу пережил кризис и начал действовать в займах по рисковому капиталу и финансировать предприятия. Капитал этот происходит из бюджета ЕС, а также за счёт заёмных средств на европейских и мировых финансовых рынках. Он подчеркивает, что чтобы поддержать это усилие и компенсировать недостаточность собственного бюджета ЕС, ЕК запустила новый институт – «план Юнкера». Юнкер был президентом ЕК. Управляющим плана является ЕИБ, и целью этого плана является компенсация недостаточного финансирования малых и средних предприятий частными финансовыми институтами. Результаты механизма очень интересны. На последней странице записки Бонно есть информация о последних инициативах стимулирования роста, среди которых есть принцип бюджета Еврозоны, что является результатом импульса, приданного президентом Макроном. Из этого может вырасти более крупный бюджет, как в настоящих федерациях.
Сейчас я перейду ко второй части. После G7.
Последний саммит был возможностью для Макрона начать выступать в пользу коренного изменения отношений между ЕС и Россией. В Париже говорят только об этом. Началом была предварительная встреча в Биаррице – между Путиным и Макроном. Это знаменовало желание президента Макрона негласно присоединить Путина к саммиту G7, в котором Россия участвовала до украинских событий. Я думаю, что это является результатом глубокого убеждения Макрона, согласно которому перед лицом быстрого развития Китая, нового Шёлкового Пути, необходимо укреплять и углублять отношения между ЕС и Россией, которые сильно пострадали от украинских событий. С точки зрения Макрона, Россия является неотъемлемой частью Европы и трудно рассматривать будущее этого континента при отсутствии России и стратегических отношений с ней. Иначе говоря, невозможно представить себе полноценное будущее ЕС без России. Это настолько его сильное убеждение, что он сделал это центральной темой своего ежегодного выступления перед послами Франции. В этом году эта встреча проходила в Елисейском дворце. Он попросил персонал МИДа пересмотреть свою манеру рассмотрения России. Естественно, это относится и ко всему обществу, к СМИ. Президент осознал, что то, что рассказывают французские СМИ о России, полностью не соответствует реальности. Это чётко выражалось в церемонии в Сорбонне. В честь директора французского института международных отношений Терри Дориаль. Это была большая церемония в Сорбонне. В рамках выступлений четко упоминалась необходимость улучшения отношений с Россией.
Моисеев
Жан-Пьер, не кажется ли Вам, что после сложной и проработанной Лиссабонской программы ЕС обратился к самым простым инструментам регулирования – дать денег малым и средним предприятиям? Политика упрощается?
Паже
Лиссабонская стратегия сработала, в основном для стран Восточной Европы, они догоняли старые страны ЕС. В остальном она не работала. А сейчас для нас главная проблема – общий бюджет.
